В нашем очередном интервью мы встречаемся с Дмитрием Евгеньевичем Мартыновым — профессором Казанского федерального университета, специалистом в области истории Китая и азиатско-тихоокеанских исследований.
Председатель КНР Си Цзиньпин, отмечая наследие Дэн Сяопина, вновь подчеркнул важность продвижения социализма с китайской спецификой, который стал краеугольным камнем современного развития страны. Эта тема вызывает интерес не только у политиков, но и у историков, изучающих влияние социальных и культурных изменений на культуру и общество Китая.
Дмитрий Евгеньевич Мартынов — доктор исторических наук, является автором нескольких научных книг, его исследования охватывают такие темы, как конфуцианство в политической теории КНР и общественно-политическая мысль Китая в XIX — первой трети ХХ веков. Дмитрий Евгеньевич активно участвует в научной жизни, является членом нескольких диссертационных советов, состоит в редколлегии периодических изданий и многократный лауреат Вики-премии. В 2021 году он стал экспертом Российской Академии Наук.
— Какое событие в истории Китая вы считаете наиболее значительным и почему?
— Безусловно, создание Китайской Народной Республики в 1949 г. Я прекрасно понимаю, что это не единомоментное событие, но тем не менее, архитектура современного мира и множество действующих тенденций завязаны именно на соединение Срединного государства воедино. Пусть и на совершенно не имеющей аналогов в историческом прошлом основе.
— Как культура и философия древнего Китая повлияли на его современное общество?
— Хочу напомнить читателям о пословице «Всяк кулик своё болото хвалит». Отвечая на этот вопрос, специалист по разным сферам жизни Китая будет давать принципиально разные ответы. Те, кто занимаются культурологией, искусством, древней историей, вполне могут высказать идею, что в глубинной основе китайская цивилизация и социум вообще не изменились, ибо это те сферы гуманитарного знания, которые ориентированы на очень консервативные ментальные структуры.
Однако и занимающиеся современностью юристы, этнографы, отчасти, языковеды, тоже могут сказать, что менталитет, способ мировидения, ряд социальных структур, формируемые китайской цивилизацией, вполне себе функционируют. Достаточно вспомнить, что в программу гаокао (китайский аналог нашего ЕГЭ) и на высших уровнях экзаменов для иностранцев (HSK) включены сложнейшие тексты на литературном языке «вэньянь», умение разбираться в которых является признаком высокой культуры. И любой китайский абитуриент, даже если он собирается в IT-сферу или международную экономику, обязан хотя бы раз в жизни очень глубоко погрузиться в необъятный мир китайской письменной культуры, основанной на текстах эпохи Чжоу, то есть времени жизни Конфуция и его учеников.
То же самое касается отношения к законодательству – почему, например, право КНР оперирует числом законов, на порядок меньшим, чем Российская Федерация или любая европейская страна? Примеры, конечно же, можно умножать ещё и ещё.
— Что вы можете рассказать о роли женщин в истории Китая, и как она менялась со временем?
— Очень тяжело вкратце охарактеризовать тему, которой занимаются десятки замечательных специалистов, выпустивших толстенные монографии. Если всё-таки попытаться: в начале 1950-х гг. сначала на законодательном уровне, а затем и в практике повседневной жизни в Китае – в нашем представлении эталонной восточной стране – было достигнуто полное равенство полов, социальных ролей, реальное равноправие практически во всех сферах жизни.
Насколько я помню статистику, на уровне управленческих структур, занятых чиновниками и политиками, рождёнными после 1980 г., число женщин даже превышает половину. Это, отчасти, и ответ на предыдущий вопрос о традиции. Не секрет, что в Древнем Китае роль женщин не была одинаковой на протяжении веков. Известны женщины-учёные (Бань Чжао), даже полководцы.
В период, условно называемый нами средневековым, общественный статус женщин понизился (и символом этого стало печально знаменитое бинтование ног), что не отменяет существования конфуцианских феминистов, иногда очень радикально настроенных (таким был Ли Чжи, живший в XVI в.) В начале XX в. китайские женщины громко заявили о себе: от жены дипломата, ездившей ко Льву Толстому в Ясную Поляну, до трёх сестёр Сун, чья судьба неразрывно связана с судьбой Китая. И это было сделано (по крайней мере, так кажется из нашего далека) с меньшими издержками, чем на современном Западе. Впрочем, не будем о грустном.
— Как культурная революция 1966-1976 годов изменила общество и культуру Китая?
— Вопрос об этом для самих китайских интеллектуалов, да и практически всех жителей КНР, не менее чувствительный, чем для россиян вопрос об Октябрьской революции.
С одной стороны, партия и правительство ещё в 1980-е гг. выпустила ряд постановлений, где расставили все точки над разными буквами. Я не считаю себя вправе это комментировать, так как данные вопросы требуют очень подробных разъяснений. Поэтому ограничусь следующим: нынешний глава КНР и Компартии – г-н Си Цзиньпин – сам прошёл через все испытания Культурной революции, не сломался после ареста отца и ссылки на «перевоспитание» в сельскую местность. Думается, что в какой-то мере можно (но очень осторожно) утверждать, что без Культурной революции нынешние успехи Китая в сфере реформ и трансформации общества были бы намного скромнее.
Дело в том, что все нынешние ведущие китайские политики формировались как раз в годы Культурной революции и сохранили немало точных воспоминаний. Дело не в формуле «Это не должно повториться», а совсем наоборот. Впервые, наверное, в истории Китая Культурная революция показала, что в обществе нет неприкасаемых. Что самый высокопоставленный чиновник, вплоть до главы государства (Лю Шаоци) может быть призван к ответу за свои слова и действия, причем в максимально жесткой форме. Оставив в стороне моральные вопросы, приходится признать: китайской управленческой элитой этот урок был усвоен.
— Какие материалы и источники наиболее важны для изучения ранней истории Китая?
— Мы живем в уникальное время, когда благодаря огромным строительным проектам в КНР, число археологических находок уровня открытий возросло в разы. Теперь у нас есть не только гигантские компендиумы, составляемые в эпохи Мин и Цин, но и множество подлинных документах на шелке и бамбуковых дощечках, от всем известных находок из Шуйхуди и Годяня, до публикации «бамбуков Цинхуа» (а на самом деле их намного больше). Важно понимать, что эти данные нельзя задействовать поодиночке. Не случайно, что ещё в 1990-е гг. китайское правительство финансировало грандиозный комплексный «Хронологический проект Ся – Шан – Чжоу», объединивший не только историков, гуманитариев вообще, но и специалистов по астрономии, физике, естественным наукам.
— Как вы видите современные тенденции в изучении китайской истории и их влияние на международные отношения КНР?
— В известной степени до сих пор наблюдается определенная двойственность: западные трактовки истории Китая по многим вопросам (например, существования древнейшей династии Ся) не совпадают с принятыми в обществознании Китая. Парадокс же заключается в том, что западные ученые полностью зависят от китайских публикаций, комментариев, музейных коллекций, и тому подобному.
И международная ситуация, к сожалению, подталкивает не только широкую публику, но и специалистов к инструментальному пониманию истории, восприятию прошлого как чего-то, интересному очень небольшому числу посвященных, а история превращается в «политику, опрокинутую в прошлое». Транслируя наши собственные страхи и опасения на великого соседа вместо того, чтобы попытаться его понять, мы на выходе получим подтверждение наших страхов и опасений. И так ничего и не поймем. Для меня как востоковеда самое раздражающее в интересе непосвящённых в Китаю (вернее, ещё не ставших посвящёнными) – жажда экзотики. Вот это надо преодолевать, но кто знает, сколько понадобится времени?
— Какие вопросы остаются незаданными в изучении китайской истории, которые, по вашему мнению, требуют большего внимания?
— Я бы сказал, что это провокационный вопрос! На самом деле список подобных вопросов будет очень разным у всякого специалиста, который, как говорится, «в теме».
Два десятка лет назад на одной конференции в Петербурге, известнейшая исследовательница древнекитайской литературы М.Е. Кравцова (студентам хорошо известны её учебники по истории искусства и истории культуры Китая) продиктовала мне 40 неразрешённых вопросов по истории Китая до его объединения в 221 г. до н.э. Сорок! И эти вопросы самые разные: например, из-за чего триста лет семь китайских государств воевали между собой, чтобы образовать в итоге первую империю – Цинь . Или, почему реконструируемые археологами границы раннего государства Шан-Инь лежат внутри области, образуемой пятью священными горами китайской народной религии? Это если мы говорим о древности.
В условиях всеобщей оцифровки источников и доступности любой литературы можно браться за любую тему, и обнаружить, что она освещена плохо или вовсе не освещена на русском, английском, и любом другом языке. Поскольку в этом мире всё связано со всем, иногда разрешение узкоспециальных вопросов позволяет понять очень и очень многое. Надо только работать, много и систематически.
.jpg)
